Вот сижу я, значит, на кухне, Ксюша в манеже что-то там мурлычет, Виолетта возится со своими куклами, а из Диминой комнаты доносится… ну, что-то доносится. Не всегда понятно, что именно. То ли музыка какая-то странная, то ли он там с кем-то в игре спорит, а порой вообще тишина, такая, что аж звенит. А ведь, казалось бы, только вчера он таскал за собой плюшевого медведя и просил почитать про Карлсона, помните? Про того, который живет на крыше. Двенадцать лет – это, конечно, не шутки. И вот этот переход из такого милого, понятного ребенка в… ну, в кого-то другого, это, скажу я вам, целый квест для всей семьи. Особенно для нас, родителей.
Иногда, честно говоря, я себя чувствую, как будто стою перед закрытой дверью, за которой происходит что-то очень важное, но мне туда, ээээ, вход временно ограничен. Вот вроде бы он тут, в соседней комнате, но такой далекий, как будто улетел на другую планету. И ты его зовешь: «Дима, как дела?», а в ответ, дай бог, что-то невнятное, типа «Норм». Ну, «норм» так «норм», что тут скажешь.
Ох уж эти гормоны, да?
Вот прям чувствую иногда, как они там, внутри, бурлят. Это ж не просто так, что ребенок вдруг стал отвечать «отстань» на любой вопрос, или смотреть на тебя таким взглядом, будто ты тут вообще лишний. Ну, я же воспитатель, понимаю, конечно, что это все физиология, перестройка организма. Там же, у них, внутри, целый химический завод запускается, гормоны танцуют свой дикий танец, и вот эта пляска влияет на всё: на настроение, на сон, на аппетит, да вообще на восприятие мира. Помню, как-то Дима проснулся и говорит: «Мам, мне кажется, я разучился чистить зубы». Я тогда чуть со стула не упала! Вроде бы абсурд, а для него, наверное, в тот момент это была целая трагедия. И вот чисто по-человечески, по-матерински – это же ух! Сердце ёкает, когда видишь, как они сами с собой борются. Вроде бы и хочется обнять, а вроде и чувствуешь эту невидимую стену, которую они, ну, ставят, наверное, не специально, а просто потому что им самим, наверное, страшно и непонятно.
Или вот эта их потребность в личном пространстве. Раньше можно было запросто зайти в комнату, даже не постучав, и Дима бы и глазом не моргнул. А теперь? Если дверь закрыта, то это прямо как граница, государственная, не дай бог нарушить без санкции. И вроде бы понимаешь, что это нормально, что им нужно свое, личное. Что это часть взросления. Но вот это ощущение, что часть его мира теперь для тебя закрыта… это, конечно, странно. Иногда, знаете, я просто сижу в гостиной, смотрю на его закрытую дверь и думаю: «Ну что ты там, сынок? Как ты там?» И вот этот запах… ну, не знаю, запах его комнаты, какой-то свой, особенный. Смесь дезодоранта, наверное, и пыли, и книжек, и чего-то еще, что только ему понятно. Такой, знаете, подростковый микс, который ни с чем не спутаешь.
Их мир меняется, а наш?
Помню, Дима раньше мог часами рассказывать про динозавров, про то, как они жили, что ели. Мы с ним даже в Дарвиновский музей ездили, и он там так увлеченно всё рассматривал, такие вопросы задавал! А сейчас? Сейчас вот он с этим своим новым другом, Егором, про каких-то… ну, не знаю, про каких-то «стримеров» говорят. Или про «скины». Я вот, честно говоря, иногда вообще не понимаю, о чем речь. Пытаюсь вникнуть, киваю, а сама думаю: «Господи, а мой-то мальчик где? Тот, который с удовольствием шел со мной в парк кормить уток в Одинцово?»
Иногда мне кажется, что я веду переговоры не с подростком, а с очень важным инопланетным послом, который прилетел на Землю изучать наши странные обычаи, а заодно и поспорить о смысле бытия. И вот ты ему говоришь: «Дима, пора обедать, суп остынет», а он тебе в ответ: «Мам, ты не понимаешь глубины экзистенциального кризиса, когда на сервере лагает, и мой персонаж теряет все очки опыта». И ты такой: «Ага, ясно. Суп стынет, кризис подождет». И вот в такие моменты, знаете, хочется просто сесть и выдохнуть. Глубоко-глубоко. И вспомнить, что это пройдёт. Что это просто этап. Сложный, запутанный, но этап.
Иногда, когда Николай приходит поздно с работы, ну, он же таксист, и я ему рассказываю, как Дима сегодня опять что-то там выдал, он только улыбается: «Ну, это же подросток. Вспомни себя в его возрасте». И я вспоминаю. И понимаю, что, наверное, мы все через это проходили. Через эти бури внутри, через желание быть непонятым и одновременно жажду, чтобы тебя поняли. Через эту неловкость собственного тела, которое вдруг начинает меняться и вести себя как-то по-своему. И вот ты стоишь перед зеркалом и думаешь: «Кто это вообще?». И это, конечно, непросто. Для них. И для нас, родителей, которые пытаются уловить эти тонкие струны, не порвать их и не сделать хуже. Просто быть рядом, но не слишком близко, понимаете? Как будто идешь по тонкому льду, стараясь не провалиться, но и не отстать.
- Наблюдайте. Просто наблюдайте за ними, без осуждения.
- Дышите. Когда хочется взорваться, сделайте глубокий вдох.
- Помните, что это временно. Все эти бури рано или поздно утихнут.
- Ищите точки соприкосновения. Может, это будет какая-то новая игра, фильм или просто прогулка в парке, где можно помолчать вместе.
И, знаете, иногда мне кажется, что самое главное в этот период – это просто… быть. Быть рядом, но не навязчиво. Быть опорой, но не тюрьмой. И понимать, что их «вредность» – это часто просто очень громкий запрос на понимание, на терпение, а иногда, может быть, и на то, чтобы им просто разрешили побыть самими собой, такими, какими они сейчас себя чувствуют.